Бесы. Ф. М. Достоевский

Дата: 16.04.2020

Смерть Метод Эпистемология

"Бесы" — роман Ф.М. Достоевского, повествующий об обществе, где подменяются основные извечные ценности зыбкими и низкими "идеалами", возведенными в ранг первостепенной важности, а также "идеалами", навязанными "заранее предназначившими себя для приема власти" и ради этой-то власти не жалеющих ничего и никого. Роман сохраняет свою актуальность и по сей день, ибо не существует никакого развития и усовершенствования в нравственных постулатах и извечных ценностях, а если и существует, то уж не на интервале жизни одного поколения и уж тем более не людишкам-бесам решать в каком направлении его осуществлять. Толпам революционеров, нравственным лентяям и фанатикам посвящается.

Вольные мысли о романе "Бесы"

Роман "Бесы" Ф.М. Достоевского несомненно является известным широкой публике произведением. Но, как часто бывает с классикой, на слуху лишь имя и самые поверхностные ассоциации. Мне бы хотелось провести параллели с сегодняшней действительностью. И хотя современный читатель скажет, иногда где-то позевывая в душе, что, дескать, все это известно давно и что ведь прогресс не стоит на месте, и что ясно, что тогда не могло быть, как сейчас. Чего же тут писать и наводить искусственные мосты с далеким прошлым?

Эх, прогресс… Видится мне этот аргумент абсолютно несостоятельным по следующим столь же простым и очевидным причинам. Когда и как достижения современности, именуемые простым и столь же неясным словом "прогресс", определяли любовь к матери, как ее любить, за что лелеять? Кто поясняет, как относиться к человеку, делающему тебе добро? Ответить тем же, проигнорировать, быть благодарным, сделать больше? Как относиться к человеку, сделавшему тебе зло? Наказать ли его, простить? Многие подсознательно знают ответы на эти вопросы, но уж точно не в школе на уроке математики они получили на них ответы. Многие ответят по-разному, но это не означает, что лишь один из них является более правым по отношению к остальным. Но есть и однозначно неверные ответы. Все это выходит из факта того, что, первое, мы знаем границы дозволенного и, второе, что для некоторых эта граница размыта, но лишь потому, что нравственное и духовное нуждается в таком же усердном труде и каждодневной практике, работе над собой, как и, к примеру, профессиональная деятельность.

Может, какая-нибудь область железно-дорожной промышленности как-нибудь по-особенному определяет добро, отлично от библейских, евангельских или коранических истин? Или рабочие на горно-металлургическом комбинате выливают литую форму современной морали, оттачивая ее день ото дня? Или программист-отшельник печатает тридцатипунктными литерами заповеди новому поколению? Смешными являются подобные вопросы уже на стадии их постановки. (Поэтому осмеливаюсь в этом месте продолжить данное повествование, надеясь на согласие читателя.)

Более того, и не человеческие законы определяют границы нашего хорошего. Ведь были в истории государства, основанные на разврате и смещении центров в сторону нетерпимости и насилия. Пусть даже на этапе становления подобных государств-уродов люди "верили" в эти идеи и следовали им. Но все это лишь мираж в хрониках истории, мимолетное дуновение, порыв. И, вдобавок, ведь все знают, что эти государства были плохи и не соответствовали стандарту. Против подобного "человеческого" аргумента происхождения законов свидетельствует и факт того, что по сей день государства-доминанты навязывают свою политику, способ вести экономические отношения и стиль жизни другим, не поняв других, сметают все бульдозером одной своей самой главной идеи, на которой зиждется их собственное жизнеустройство.

Оттого это в мире происходит, что мы — взрослые — потеряли всякую тягу к знаниями и самообразованию. Мы приходим в этот мир с хорошо очерченными границами дозволенного, но со временем теряем четкость их, ввиду отсутствия практики. И вроде тянется молодая душа к светлому, хочет ясности и просвещения, а вместо знаний получает гигатонны информации, затмевающие первоначальные вопросы и порывы, в бесконечной череде уроков и экзаменов. И нет для нее учителя, и нет для нее наставника. А между тем, в вопросах духовности нужно не только просвещаться, но самосовершенствоваться, поскольку эти вопросы также не просты и порой требуют тщательного анализа.

И вот проходит молодое время, время изучения и познания, и наступает время самостоятельной жизни. Желания познавать убавляется, а время съедается повседневным бытом и занятиями, навязанными социумом и заполняющими внешнюю оболочку, которую мы так гордо зовем "Я", "Я" со своим(!) мнением, со своими интересами и желаниями. А ведь, раскинь мозгами, эти "Я" легко бы поняли, что в очень даже простых житейских ситуациях желания людей пересекаются и с чрезвычайной легкостью вступают в противоречие. Противоречие это скрыто лишь потому, что нами движут не законы, не наши идеалы, а взаимоотношения с окружающими. Нам легче поддакивать окружению, чем следовать своим благородным началам и убеждениям, тем более развивать их и знать, по-настоящему знать(!), что хорошо, а что плохо. Но это - тема для другого обширного исследования.

И вот живем, как живется, а зачем — даже спросить боимся…

Роман "Бесы" характерен в этом смысле. В нем можно встретить персонажей как ученых, учащих остальных, так и тех, кто ищет знания. Но взглянем тщательнее на первых. Ключевой фигурой произведения, выступающей в роли учителя младшего поколения, является Степан Трофимович Верховенский. Учитель и "человек науки", как называет его рассказчик, а впрочем ничего в этой самой науке не сделавший (что "с людьми науки у нас на Руси это сплошь да рядом случается"!), согласно описанию того же рассказчика. Степан Трофимович не сумел даже своему родному сыну Петру Степановичу донести то, что хорошо и что надо бы делать в жизни, и тот, оставшись без истинного учителя, заканчивает (а впрочем только начинает, судя по тому, что ожидает его после смерти) отъявленным, гнилым натурою, коварным, не жалеющим ничего и никого ради "общего дела" революционером. Впрочем многоуважаемый и внимательный читатель мог бы возразить, что видел своего сына С. Т. лишь два раза в своей жизни. В таком случае, взгляните, досточтимый читатель, на Николая Всеволодовича Ставрогина, воспитателем которого был С. Т. по прошению Варвары Петровны Ставрогиной, матери Н. В.. Юный Ставрогин и С. Т. были друзьями и приятелями, по выражению автора, и потому влияние учителя на молодого человека вряд ли можно переоценить. Наверное, Н. В. и П. С. являются самыми отвратительными по своему моральному облику "героями" произведения.

Возвращаясь же к С. Т. и его назидательному характеру, можно с уверенностью заключить, что и сегодня имеет место быть подобная болтовня с кафедр университетов, "призванная" наставить молодое поколение и отличающаяся лишь тем, что стоит на основах науки, то есть имеет хоть какой-то логический базис. Но ведь и С. Т. был ученым!

Учат нас в школе и институте физике, химии, биологии, житию-бытию "аравитян" или "испанской истории". Учат повсеместно, чему только ни попадя, а научают ли жить? Просто, по-доброму, по-человечески… жить. Какая из этих дисциплин учит этому? Мы знаем состав далеких галактик, каждую тварь на дне Марианской впадины, мы даже знаем клеточки, частички нашего организма, как они двигаются, и за что ответственны. Увеличивается ли от этого знание жизни? Не абстрактной жизни, а нашей личной, персональной, когда домой приходим после работы, когда с детьми общаемся. Мы видим какую-то усредненную картину мира, какую-то самую видимую часть мира, а после из этого делаем "закон" своей жизни [1]. Не приходилось видеть вам фанатиков науки, видящих в обыденных повседневных вещах собрание молекул и атомов, волновую природу объекта, порождение сил развития и кристаллоподобную форму существования? Полно таковых: что тренируешь, то и развивается. И еще пятьсот лет назад ничего этого не было, и что же? Люди не жили что ли? Или не знали, как жить? Еще как знали и, может быть, более благородно жили, с воодушевлением. А может, были и такие, кто в каждом кусте находил смысл жизни и возводил его до "всеобщей" теории, и с пеной у рта надрывался на площадях, доказывая ее состоятельность, а точнее скудоумие остальных. То же самое случается и сейчас на "площадях" печатных изданий. И разве через пятьсот лет не нарекут сегодняшних "умников" скудоумными?

Уважаемый читатель не должен понимать все это вульгарно. А именно, никто не утверждает, что наука есть лишь один большой вздор и никчемная, не стоящая трудов деятельность. Мой аргумент лишь тот, что не у науки нам осведомляться о морали и нравственности. Выводы же некоторых деятелей науки, особенно естественнонаучной ее части, являются зачастую профанацией действительности, которая возможно существует у этих деятелей в их личных "мирках", о которых, между прочим, уверенно говорит другая часть той же самой естественнонаучной части сообщества [2]. Такой вот выходит каламбур и "стулокидательство" на каждом заседании научных обществ, потому что даже внутри сообщества правда у всех своя. "Либерализм, демократия!" - парируете Вы, дорогой читатель. И тут Ф. М. Достоевский угадал со свободой мысли и слова: бессмертные бесы… а, следовательно, и "Бесы".

Ох, как часто тема либерализма появляется на страницах романа, либерализма, смешанного с вольнодумием, а порой и просто приравненного к свободомыслию. Свободомыслие, как понимает его раб, никогда не владевший истинной свободой. По-простому, свободомыслие, или как часто сегодня мешают его с плюрализмом мнений или свободой слова, выражается лозунгом: "Говорю то, что хочу!". Именно так понимает его самый презренный раб. Начитанный раб скажет: "Говорю то, что хочу, пока это не задевает чувства и ценности других". Рабы оба: первый - потому что вообще не считается с мнением людей и видит лишь только свою перспективу, второй — потому, что всегда можно вообразить "систему ценностей", которая "заденется" любым выражением, адресованным хоть сколько-нибудь к кому-либо. Рабское же во всем этом то, что лакеи прельщаются свободой, которую они, кажется, никогда не имели и, завладев которою, без угрызений совести могут стать господинами. Потому что такое понимание свободы есть сиюминутное ее понимание, т.е. удовлетворяющее временным, вот-вот возникшим запросам. Реализуется же такая свобода на практике просто под напором сил, приложенных извне.

Но вернусь к "системе ценностей". Где такой институт или учреждение, в котором бы разрабатывалась система ценностей населения? Рабом же я называю того, кто видит только свою "систему". Продвинутый раб видит несколько систем, а потому рассуждает о них, но в сущности все эти системы являются вариациями его собственной, так как его узкое мышление может понять лишь не совсем далеко удалившиеся от главного направления его системы другие системы, вследствие этого он тоже раб. Такое рабское понимание свободы можно одолеть, имея одну систему ценностей, универсал, своего рода систему отсчета. Такая система есть и была всегда(!) для любого общества, времени, политического устройства. Обратное, то есть наличие множества базовых жизненных установок индивидуума, неверно. Последнее же является именно тем, на чем зиждется демократия, а, следовательно, и все современное "цивилизованное" общество.

Необходимо понимать, что плюрализм мнений может и должен существовать. Под системой ценностей же я понимаю то ядро, ту сердцевину базовых моральных установок, которые не подлежат никаким изменениям. Мы можем шире понимать, глубже трактовать эти правила и аксиомы жизни, но изменять их права не имеем. Также как наше тело подчиняется физическим законам мироздания, как наш мозг и многие физиологические функции организма подчиняются вполне определенным (пусть и не до конца понятым) закономерностям, наша душа обязана следовать предписанным зависимостям.

Иногда же можно видеть, как кто-то возносит что-то до уровня такой сердцевины и тогда получается каламбур, заметный, к сожалению, через многие годы, а порой и столетия. А мы же смотрим на это, как на развитие общества. Какое же это развитие, если мы не знаем направления движения? По прошествии времен, анализируя ход исторического развития, мы видим это, как нечто целенаправленное, сложенное в некую логическую картину развития. Спроси нас кто сейчас, куда мы движемся, и вряд ли кто ответит. Почитайте отчеты десятилетней давности от футурологов, их прогнозы на сегодня и поймете, что мы ничего ровным счетом не знаем.

Вот тут, наконец, после долгих слов и объяснений, случается мое оформленное определение рабской свободы. Это такая "свободка", когда одно или несколько мелких понятий возносятся до уровня непоколебимой истины, которая, вследствие этого, подменяется мнимыми идеалами. Внимание как бы концентрируется на маргиналиях понятий жизни и насильственно удерживается на них, занимая все душевное пространство и заставляя как бы забыть на время истину. Свобода и "равенство, как сознает их лакей", — перефразируем совсем немного Шатова.

О какого же уровня подмене я здесь толкую? Можно было бы привести несколько жизненных примеров, дабы понять всю степень серьезности подмены сердцевинных понятий, но обойдусь описанием нескольких случаев из романа.

Шатов рисует портрет верующего человека, приписывающего русскому народу какую-то великую миссию "народа богоносца, грядущего обновить и спасти мир именем нового бога и кому единому даны ключи жизни и нового слова" (впрочем он цитирует все того же Ставрогина). Человеку даже совсем не сильному в познаниях данная идея покажется узколобою. Однако же, видится мне эта попытка, это искание объяснения действительности Шатовым лишь реакцией на нигилистические воззрения подавляющего большинства окружающих его людей. Это - попытка того бессознательного и доброго, благородного и честного, что лежит у каждого человека в душе и затмевается различного рода узко-приспособленными философиями. Это - та сердцевина нравственности, которая прорывается наружу у Шатова через подобные "славянофильские" убеждения. Отсутствие знаний и следование безотчетным благородным порывам души приводит Шатова в гавань узколобых и национально-ориентированных идей.

Аналогично, Кириллов уходит в дебри суицидальной философии и воспевает намеренный уход из жизни. Действительно, подобная идея имеет свои "логические" основания. Если предположить нигилизм правой идеей, то выходит, что первым, что следовало бы отрицать — это смысл жизни. В самом деле, какой у жизни смысл, если она ограничена этой ощущаемой и осязаемой частью ее? Умрет человек — умрет и все, что с ним связано: какой из этого смысл? Есть ли такой смысл, не уничтожаемый смертью? Если нет, тогда жизнь не стоит того, чтобы ее прожить. Разум же, неотъемлемая часть нашего человеческого сознания, обязательно требует наличие смысла. Значит, жизнь - это просто злая шутка. Убей себя и прекрати эту забаву, или, как иной нигилист, относись к ней несерьезно, растрать ее на удовольствия и сгинь в небытие. В данном рассуждении, мы видим "логичность", не доведенную до конца, что с чрезвычайной строгостью было показано Л. Н. Толстым в его "Исповеди". Подобные рассуждения как бы ведут к правильному выводу, но до него не доходят, и, останавливаясь на полпути, приводят к очередному крайнему взгляду на жизнь. Подобные же рассуждения были свойственны экзистенциалистам, в частности Камю, который называл смысл жизни единственным вопросом, который философии бы следовало решить прежде всех других вопросов.

Н. В. Ставрогин, случившись гостем у инженера Кириллова по делу о дуэли, обсуждает с хозяином детали его "суицидной" философии. С такой щекотливой темой затронули и вечность. На что Н. В. с "брезгливым сожалением" возражает: "Старые философские места, одни и те же, с начала веков". Вот такое отношение и ведет к подмене основных понятий жизни. Вспомните теперь, уважаемый читатель, что была такое самая жизнь этого юного барича Ставрогина, "героя", которому все норовят навязать какое-то "знамя" в руки. Разврат, отсутствие ориентиров, опошление действительности, нравственная лень, вытекающая от непонимания смысла жизни и от бестолковости и болтливости воспитателей… Вот он — портрет героя нашего времени.

Прошу заметить, что в этой фразе присутствуют лишь эмоции. Никакого доказательства ни на йоту не находится в простом брезгливом изречении! Ничего даже мало-мальски похожего на вывод, стоящий на плечах Аристотеля и Платона, т.е. логики. Но я уверен, что любой неоперившийся юнец возьмет эти слова своим жизненным лозунгом и кредо. Ну и где после этого логичные в своем назидании воспитатели, люди науки? Кто их будет слушать, когда очередной "герой" подкинет идейку "сделать злодейство, или, главное, стыд, то-есть позор, только очень подлый и… смешной, так что запомнят люди на тысячу лет и плевать будут тысячу лет"?

Вернусь все-таки на плечи отцов нашей аргументации и попрошу заметить также, насколько глуп аргумент о "старых философских местах". Действительно, провозгласив их старыми и завернув мысль в подобную брезгливую и эмоционально окрашенную фразу, подобный смельчак подразумевает, что имеется какое-то развитие и улучшение основных понятий жизни. Как можно поменять законы души, нравственности и морали?! А самое главное, кто посмел их поменять: вшивая, ничтожная букашка на полотне истории человечества, бесконечно малая точка на шкале времен — какой-нибудь Ставрогин?!

Почему нельзя летать человеку, почему он не ощущает инфракрасного излучения? Потому что, пытаясь изменить такое положение вещей, человеку придется назначить жизнь в качестве цены, такую ощущаемую, такую реальную. За рассуждения и вольнодумство же никто вроде платы не берет. Хочешь, говори так, а хочешь — этак. По болтовне о нас судят люди: можно легко оказаться героем, предводителем стада бестолковых, просто думая и придумывая что-то свое, отличное от всего старого, заплесневевшего и скучного. Но в этом - величайший замысел. Эта жизнь - арена, место игры, где нам велено следовать определенным правилам, а человек выбирает, что ему делать, чему следовать. В этом и заключается свобода выбора, свобода воли. Но после, за сделанный выбор, придется отвечать по всей строгости и справедливости.

Все просто как ясный день. И ни одна мелкая по масштабу философия, ютящаяся на мезонинах и в подвалах, в умах единиц людей, не возымеет силы надо этой простой и верной мыслью. Ни одна суицидальная, славянофильская, сеющая разврат и беспорядок идеология никогда не будет верной уже просто потому, что возвела частность до общности, временное до универсального, народ до человечества, мнение до закона… От лакейства мысли все это…

P.S.

Разве не видит человек, что Мы сотворили его из капли [в которой слились сперматозоид с яйцеклеткой, причем на таком уровне, который невооруженным взглядом и не увидеть], а смотришь — он превратился в явного спорщика ["аргументировано" отрицающего Бога, постулаты веры или рассуждающего о том, есть Он, Творец, или Его нет]?! Забыв о том, откуда и как появился на свет, он приводит Нам примеры [старается обосновать свои суждения], говоря: "Кто сможет оживить истлевшие кости?!" Ответь: "Оживит их тот, Кто изначально дал им жизнь. Он знает обо всем сотворенном [без ограничений во времени и пространстве] (Св. Коран, 36:77-79. Перевод и комментарий Ш. Аляутдинова)"

Истинный закон жизни так прост, ясен и понятен, что людям нельзя оправдывать свою дурную жизнь тем, что они не знают закона. Если люди живут противно закону истинной жизни, им остается одно: отрекаться от разума. Они это и делают. (Л. Н. Толстой, "Путь жизни").

В истинной вере важно не то, чтобы хорошо рассуждать о Боге, о душе, о том, что было и что будет, а важно одно: твердо знать, что в этой жизни должно и чего не должно делать (Л. Н. Толстой, "Путь жизни", по Канту).

Есть две веры: вера доверия тому, что говорят люди, — это вера в человека или в людей, и таких вер много различных, и вера в свою зависимость от того, кто послал меня в мир. Это вера в Бога, и такая вера одна для всех людей (Л. Н. Толстой, "Путь жизни").

Если человеку плохо жить, то это только оттого, что у такого человека нет веры. Это же бывает и с народами. Если плохо живется народу, то только оттого, что народ потерял веру (Л. Н. Толстой, "Путь жизни").

[1] Полезно прослушать лекцию Шона Эйкера о том, как психологи поднимают "средние" понятия жизни.

[2] Здесь стоит упомянуть о книге Джоэля Баркера "Парадигмы мышления". Можно, также, вспомнить о теории исторического развития науки Томас Куна, т.н. теории "научных революций".

См. также:
Исповедь | Смерть | Если